Отрывок из повести
Диких взоров красотой,
Кос блестящей чернотой
Я прельстился, как безумный:
Я турчанку полюбил.
Я был молод. С нею шумно,
С нею весело я жил.
По коврам она скакала
И кружилась; на лету
Поцелуй с меня срывала,
То со смехом обнажала
Юных персей красоту;
Жаркой грудью прижималась
Мне ко груди; увивалась
Белой, вкруг меня, рукой,
И, усталая, со мной
Долго, долго целовалась…
Грейтесь в шубах, на снегах,
Под метелию полночной!
Мне теплее на грудях
У красавицы восточной!
Что в друзьях мне? Что в родных?
Пышет холодом от них!
Я во сне же их видаю;
Но проснусь, и наяву
Я Роксану обнимаю;
Я проснусь, я оживу
На устах моей Роксаны,
И забуду и снега,
И родные берега,
И болотные туманы…
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
«Солнце знойно; ярок свет,
Как очей твоих сиянье;
Как ни сладок твой шербет,
Слаще уст твоих дыханье.
Наклонись ко мне челом,
Уст румяных жги огнем,
Поцелуй меня, Роксана!»
Я рукой ей руку жал,
И лицо и прелесть стана
Страстным взором озирал
Сквозь душистый дым кальяна.
«Наклони свое чело,
Поцелуй меня, Роксана!
Что ты дышишь тяжело?
Мне так весело с тобою!
Что уходишь ты? Постой!
Я шербет не допил твой;
Сядь ко мне, побудь со мною!»
Наклонилась головой
И к устам моим прильнула;
Грустно в очи мне взглянула:
(Как и всем, сгрустнулось ей)!
«Ты с Роксаною веселой
Не считаешь шумных дней;
Но нагрянет час тяжелый,
Камнем ляжет он на грудь.
Русский! русский! дай мне руку!
И на нас, когда-нибудь,
Черный дух нашлет разлуку.
Здесь ты век не проживешь.
Бедный русский! Ты умрешь!
Не на радость, а на скуку…
В бане, лежа на софах,
Мне о ваших небесах
Раз армянка говорила…
Все слова я затвердила,
Хоть не очень поняла!
. . . . . . . . . . . .
Ты умрешь! Хоть неохотно,
А простишься ты со мной,
И взлетит твой дух бесплотный
На пустые небеса;
Скучной жизни бесконечной
Не утешит девы вечной
Вечно-юная краса!»
И опять взглянув с печалью,
Шаль с груди она сняла
И чело мне мягкой шалью,
Улыбаясь, обвила.
«Русский! Как тебе пристала
Мною свитая чалма,
Я ее бы не снимала;
И твою бы я сама
Гребнем бороду чесала»…
Улыбалась, целовала
И опять, как без ума,
И резвилась, и скакала.
. . . . . . . . . . . .
Конь оседлан; раб мой ждет;
У крыльца нетерпеливо
Борзый конь копытом бьет.
Мне Роксана путь счастливый
Пожелала из окна;
Опуская покрывало,
Поклонилася она.[1]
Начало 1820-х годов
[1]Чалма . Впервые-РА, 1873, кн. 1, стр. XCIX- CI, по списку из тетр. Б, без последних семи строк; последние строки впервые — сб. 1922 г., стр. 42, по записи в тетр. А. Полностью впервые — изд. 1934 г., по записи в тетр. А, с подзаголовком по тетр. Б (ошибочно: «из поэмы» вместо: «из повести»). Печ. по этому тексту. В изд. 1934 г. стихотворение датировано: до 1829 г. Действительно, текст в тетр. А, л. 20-22 об. — с поправками, возможно рукой О., что свидетельствует о работе над стихотворением в читинском остроге. Поскольку в другом тексте в той же тетр. А, л. 23-25, имеется заключение, отсутствующее в тетр. Б, ясно, что работа над стихотворением была продолжена даже после 1829 г., когда тетр. Б была отослана в Петербург. Но, с другой стороны, характер отрывка резко отличается от известных нам произведений О. периода каторги, и В. Г. Базанов, очевидно, прав, относя «Чалму», к «ранним поэтическим опытам Одоевского, создававшимся под влиянием пушкинской поэмы «Кавказский пленник» (изд. 1954 г., стр. 17). Не случайно в тетр. Б отрывок посвящен А. С. Пушкину. Следует предположить, что на каторге О. вспоминал, но вместе с тем и перерабатывал свое более раннее произведение. Шербет — прохладительный напиток. Кальян — восточный прибор для курения.
Год написания: 1820-1823