Бальмонт Константин Дмитриевич

«Люби!» — поют шуршащие березы, Когда на них сережки расцвели. «Люби!» — поет сирень

1 Вот и Солнце, удаляясь на покой, Опускается за сонною рекой. И последний блеск

Как страшно-радостный и близкий мне пример, Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер, Любовник

Зародыш, в малом виде, есть полное растенье, В нем корень, стебель, листья возможно различить,

Строить зданья, быть в гареме, выходить на львов, Превращать царей соседних в собственных рабов,

«Что ты слышишь в горах?» ты спросила меня. «Что ты слышишь в горах?» я

Я ласкал ее долго, ласкал до утра, Целовал ее губы и плечи. И она

С морского дна безмолвные упреки Доносятся до ласковой Луны — О том, что эти

Отцвели — о, давно! — отцвели орхидеи, мимозы, Сновиденья нагретых и душных и влажных

В башне с окнами цветными Я замкнулся навсегда, Дни бегут, и в светлом дыме

Вдали от Земли, беспокойной и мглистой, В пределах бездонной, немой чистоты, Я выстроил замок

О, только бы знать, что могу я молиться, Что можно молиться, кому я молюсь!

Закрученный колос, в честь бога Велеса, Висит украшеньем в избе, над окном. На небе

Запах солнца? Что за вздор! Нет, не вздор. В солнце звуки и мечты, Ароматы

Солнечной Нинике, с светлыми глазками — Этот букетик из тонких былинок. Ты позабавишься Фейными