Агнивцев Николай Яковлевич
Вновь гранатные деревья расцвели, благоухая. У вдовы сеньора Сузы собралася стая теток, Черноокую Аниту
На снежной площади, собою В полдня столетье озаря, Среди музейного покоя Белеет шпага Декабря…
‘Кюба’! ‘Контан’! ‘Медведь’! ‘Донон’! Чьи имена в шампанской пене Взлетели в Невский небосклон В
В облачно-солнечной лужице, Взоры богов веселя, Щепкой беспомощной кружится Маленький шарик-Земля. Крошечна жалкая доля
В старомодном тихом зальце Увлеклись, скосивши взоры, Два фаянсовых китайца Балериной из фарфора. Увидав,
Ужель наступит этот час На Петропавловских курантах, Когда столица, в первый раз, Заблещет в
Там, где Российской Клеопатры Чугунный взор так горделив, Александрийского театра Чеканный высится массив. И
Ах, это все чрезмерно странно, Как Грандиссоновский роман… И эта повесть так туманна, Зане
Кулебяка ‘Доминика’, Пирожок из ‘Квисисаны’, ‘Соловьевский’ бутерброд… Вот триптих немного дикий, Вот триптих немного
Сказал мне примус по секрету, Что в зажигалку он влюблен. И, рассказавши новости эту,