Что не туча темная
По небу плывет —
На гумно по улице
Староста идет.
Борода-то черная,
Красное лицо,
Волоса-то жесткие
Завились в кольцо.
Пузо перевязано
Красным кушаком,
Плечи позатянуты
Синим кафтаном.
Палкой подпирается,
Бровью не ведет;
В сапоги-то новые
Мера ржи войдет.
Он идет по улице —
Без метлы метет;
Курица покажется —
В ворота шмыгнет.
Одаль да с поклонами
Мужички идут,
Ребятишки малые
Ко дворам ползут.
Утомился староста:
На гумне стоит,
Гладит ус и бороду
Да на люд глядит.
На небе ни облачка,
Ветерок-ат спит,
Солнце землю-матушку
Как огнем палит.
От цепов-то стук и дробь, —
Стонет все гумно;
Баб и девок жар печет,
Мужичков равно.
Староста надумался!
«Молоти дружней!»
Баб и девок пот прошибу
Мужичков сильней.
Бабу чернобровую
Староста позвал,
Речь-то вел разумную|
Дело толковал.
Дура-баба плюнула,
Молотить пошла.
To-Tot значит, молодость,
В нужде не была!
Умная головушка
Рубит не сплеча:
Староста не выпустил
Слова сгоряча.
На скирды посматривал,
Поглядел на рожь, —
Поглядел и вымолвил;
«Умолот хорош!»
Улыбнулся ласково,
Девок похвалил,
Бабе с бровью черною
Черта посулил.
«Вечером, голубушка,
Чистить хлев пошлю…»
— «Не грешно ли, батюшка?»
— «Не, коли велю!»
Баба призадумалась…
Староста пошел,
Он прошел по улице,
Без метлы подмел.
На гумне-то стон стоит,
Весело гумно:
Потом обливается
Каждое зерно.[1]
Между 1856 и 1858
[1]Староста — Напечатано в журнале «Русский архив»,
1865, вып. 3. Н. П. Курбатов, близкий друг Никитина, рассказывает: «Стихотворение это уцелело совершенно случайно. В 1858 году во время одной из тех переборок Никитиным своих бумаг, о которых мы говорили, войдя в его комнату, мы увидели на полу между прочими стихотворениями, обреченными на гибель, и это. Поэт хандрил и не хотел слышать о пощаде «Старосты». «Без переделки оно никуда не годится», — говорил он. Однако нам удалось-таки склонить его отдать нам это стихотворение под условием возвращения после того, как оно будет переделано» (изд. 1869 г., т. 1, с. 553 — 55,). Никитин, однако, к стихотворению не возвращался, и оно было дважды напечатано Курбатовым уже после смерти поэта.